Стандарт Мастеру не помеха

Впрочем, он уже второй год как не Мастер, а Воланд. Но в том нет его или чьей-то вины, просто Евгений Гимельфарб — режиссер спектакля «Мастер и Маргарита», что идет в Харьковском театре кукол им. Афанасьева, счел необходимым сделать такой ввод. Рассказ о нем как о Воланде — впереди. Может быть, через 5 лет, а может быть, через 15. А пока — о том, как рос и был 16 лет Мастером актер Харьковского кукольного Игорь Мирошниченко.

Не знаю, как считают булгаковские Мастера других театров, но Мирошниченко и в бытность свою Мастером, и до, и после полагает, что все в его жизни — исключительно дело случая.

—Да! Чистая случайность, — рассказывает Игорь. — Я закончил режиссерское отделение Харьковского института культуры. В дипломе у меня написано «культпросветработник со специализацией руководитель самодеятельного театрального коллектива». С этим документом я и оказался в Ровенском театре кукол. И хоть мы с коллегами и организовали сообща этакую харьковскую диаспору, нам там все равно не понравилось, и через год мы уехали из Ровно. Дальнейшую историю долго рассказывать. Но, вернувшись в Харьков, я понял, что с моим режиссерским дипломом именно режиссером меня вряд ли куда-то возьмут, а тут — позвали в кукольный актером. Причем, я бы даже сказал, поманили. Ну, думаю, кукольный так кукольный.

---

—Нет-нет! Ни тяги к этому театру не было, ни умения. Более того, учась, я даже не представлял себе, что же может делать режиссер в театре кукол, хоть и задумывался над этим вопросом. Театры-то все мы студентами посещали, за кулисами бывали.

—С того момента, когда я понял, что кукольный театр гораздо интересней, чем драматический. Точно не помню, но лет пять прошло. Был такой переломный момент году в 91‑м. По‑моему, выпускали тогда спектакль «Тень», где я куклу в руки не брал. И вот тут-то мне театр кукол и понравился: вроде бы я в кукольном спектакле занят, но работаю в живом плане, и значит, получается все, как я хотел. Но на самом деле я сейчас говорю кощунственные вещи, так нельзя хаять кукольный театр — Боже сохрани! Просто именно тогда пришло ко мне понимание того, что диапазон театра кукол гораздо шире, чем театра драматического. Мне обидно бывает, когда коллеги по цеху, актеры драматических театров, как-то, ну, не уничижительно, но без особого понимания говорят о нашем театре. Я им всегда в ответ твержу: «Ребята, сообразите, я всегда могу выйти актером на сцену в драматическом спектакле и сыграть не хуже вас — я знаю свои силы. А вот вы не можете прийти ко мне в театр, стать за ширму и сразу что-то сделать — в результате я умею больше вас».

Но они не ходят к нам. Разве что на премьеры, однако, как говорится, без фанатизма. А тут только фанаты работают, к коим я и себя причисляю, потому что уже понял, что кукольный театр гораздо интересней по жанру. Ну да каждый кулик свое болото хвалит, я знаю…

—А я до сих пор этому учусь. Не скажу, что уже научился всем премудростям, потому что это особенный вид искусства, с таким умением на самом деле надо родиться. Есть люди, которые, не понимая того, что они хорошие кукловоды, делают свое дело здорово. Это заметно сразу, когда человек берет в руки куклу, — будет толк или нет.

—Правильно! Крепко! Это такая кухня, которую не объяснишь. Главное, когда ставится новый спектакль, ты просто обязан ходить в мастерскую и примерять готовящуюся куклу на себя. Но из-за текучки мы, к сожалению, это редко делаем — спектакли создаются быстро. А вообще, положено подогнать ее по руке, сбалансировать, то есть участвовать изначально в процессе рождения. Тогда от куклы, с которой я работаю, я буду получать удовольствие. Так было у меня с куклой Валета из спектакля «Алиса в стране чудес». Когда я впервые взял ее в руки, она была еще без тростей, но уже с очаровательными ладошками на ручках, и так они были легко подвешены и запросто болтались из стороны в сторону, что я понял: это может стать золотым зернышком. А если вставить трость в ладошку, как положено, то это неожиданное очарование потеряется. Тогда я пошел в цех, и вместе с мастером мы придумали, как вставить трость так, чтобы не нарушить хрупкую кукольную привлекательность. И получилось! Роль была небольшая, но я балдел, исполняя ее, от того, что в обычной кукле мы нашли что-то такое.

—В то время главным режиссером театра кукол был А. А. Инюточкин. Я прекрасно понимал, что он не хочет меня брать: и рост не тот, и опыта работы нет, и образования специального. Что сыграло решающую роль в том, что он меня все-таки взял, — не знаю. Но чуть ли ни первым его вопросом было: «На гастроли поедете?» Я: «Когда?» Он говорит: «Сегодня!» Я в ответ: «Поеду!» Ну а он: «Пишите заявление!»

Я написал заявление и в тот же вечер поехал вдогонку группе, которая уже была, кажется, в Красноармейске. Никого я не знал. По приезде познакомился со старшим группы В. А. Бордуковым: «Здрасьте, я ваш новый артист…». Он мне: «Хорошо. Завтра у нас на выезде два спектакля «Приключения Незнайки». Первый вы посмотрите, а во втором сыграете Тюбика».

Мне написали текст, и, посмотрев один спектакль, во втором я сыграл с деревянными — своими — руками и ногами, глоткой оторал роль и в конце с трудом опустил вниз куклу.

—Нет. Я за этим очень стараюсь следить. Конечно, не всегда получается, потому что уж больно намного я выше ширмы: она — 1,70, а у меня — 1,82.

—Присаживаюсь! Нет, на самом деле, есть же в кунг-фу техника богомола и т. д. А я свою называю техникой споткнувшегося жирафа — широко расставляю ноги, становлюсь ниже, но при этом, конечно, очень много неудобства доставляю коллегам. Они чертыхаются, спотыкаясь о мои ноги, но что делать.

—Да-а-а. Так что очень искренне радуюсь, когда спектакль без ширмы. Из-за нее мне, конечно, тяжело играть. Однако работа есть работа. С годами я приноровился. Но кто-то придумал когда-то эти 1,70 как …

—Да. Но это было в 20‑30‑е годы, тогда 1,70 были выше среднего роста и любой человек мог стать за ширму и сыграть.

—Для этого нужно всем собраться, выяснить, что и как, понять.

—Всем кукольникам мира, по крайней мере СНГ. Нет, в каждом театре, думаю, есть свои ширмы — по усмотрению руководства. И у нас тоже — в «Карлсоне», например, низкая ширма. Но некий стандарт существует, о нем знают во всех театральных столярках и стараются его не нарушать.

—Да. Но Мастером — 14. Правда, он почти три года репетировался, так что можно сказать, что и 16. Когда я начал над ним работать, мне было 29, Мастеру — 38. Я говорил Евгению Юзефовичу Гимельфарбу: «Молод я для Мастера. Не боитесь?» А он: «Пока сделаем, будешь постарше». Я и оглянуться не успел, как стал того возраста, как Мастер, а потом и постарше. Но за эти 14‑16 лет я роль стал понимать гораздо и лучше, и больше, чем это было вначале. И на самом деле, читая роман, я никогда не представлял себя Мастером, — никогда!

---

—Коровьевым. Он мне очень нравился, я балдел. А тут распределения и — бац! — ни с того ни с сего я — Мастер! Он же мне тогда казался безликим, и вообще персонаж сей был для меня закрытой темой. Это сейчас я понимаю, что Булгаков специально так его выписывал, чтобы в него можно было вложить гораздо больше, чем сказано, вроде как не о нем речь. Его чаще всего так и играют — задумчивым, немногословным: сидит себе и изредка что-то там вещает. А он — живой человек. Да, он псих, у него есть какая-то фишка, какая-то мания. Он боится встречаться с Воландом, боится! И не зря, потому что знает, чем это ему грозит. Но при этом он живой человек. Он искренне любит, искренне страдает и нет в нем никакой оцепенелости, я бы сказал.

—Ну это естественно! Романчик-то вообще… Но это моя самая серьезная работа. Со временем я стал ее любить гораздо больше, она очень дорога мне. И все-таки, я считаю, что есть произведения, которые не могут быть переведены на язык театра. К ним я отношу «Мастера и Маргариту», «Маленького принца», всего Хармса.

—Смотря что вкладывать в это понятие. Для меня там нет ничего мистического. В романе описана абсолютно реальная история, несмотря на то что присутствуют такие персонажи, которых в жизни, слава Богу, нет, — чертовщина всякая. Но выписаны они реально, просто вот такая фантазия у Булгакова, у Гоголя, у Свифта. Однако есть вещи, которые хорошо читать, а не ставить на сцене или в кино. Поэтому с одной из них, «Мастером и Маргаритой», и происходит масса неудач, провалов и т. д. А нам хорошо все-таки в том плане, что мы театр кукольный, нам подвластен большой метафорический ряд, и за счет него не страшно было браться за постановку.

—Я говорил о чисто физическом его недостатке: человеком владеет страх. Это не тот психоз, который называется буйным, просто человек устал, у него депрессия. И он в нее, как сейчас говорят, попал и очень серьезно. Чего стоит одна фраза: «Я бы тебя проводил, Марго, но я уже не в силах идти обратно — я боюсь». Человек боится темноты, оставаясь один. А то, что он ненормален, являясь художником, творцом, — это понятно и совершенно нормально. Обыкновенный человек не стал бы писать историю Понтия Пилата — ничего себе тема! И на протяжении всего романа муссируется вопрос: кто вас надоумил на такую странную тему? А человек решил разобраться в том, что же это было у Понтия Пилата: трусость или просто недопонимание, недомыслие? И роман — собственный взгляд автора на историю христианства со своей точки зрения. Хотя, наверное, не стоит в этом копаться…

—В этом смысле я, наверное, плохой артист, не сильно вживаюсь в образ. Конечно, я его примеряю, надеваю, я в него вхожу — не могу по-другому, это суть профессии. И все-таки не могу сказать, что полностью в нем растворяюсь, какая-то моя отстраненность все-таки существует. Может быть, этому мешает режиссерский самоконтроль.

—Безусловно! Ни секунды! Я могу жалеть о том, что сыграл массу не хочу называть чего, но это специфика профессии, за все нужно платить. Всякие…

—Да, очевидно. Хотя, конечно, и кроме Мастера у меня в этом театре были хорошие роли. В спектакле «Тень», например, которому более 20 лет. Эта роль мне родная, первая моя большая роль в Харьковском кукольном. Ну и Мастер, конечно, тоже.