Владимир Морской. «Хранить вечно»

Настоящим именем театрального публициста было Вульф Мордкович. Он родился в 1899 году, а уже через год родители переехали из Екатеринослава в Харьков. После окончания гимназии Вульф оказался на перекрестке ветров октябрьского переворота и Гражданской войны. В 1919 г. был эвакуирован с семьей в Саратов, а вернувшись оттуда, поступил на службу в харьковский ВОХР. Едва жизнь в стране стала стабильней, Мордкович — в числе поступивших весной 1922 г. с дополнительным набором в мединститут. И тут же — первые пробы пера в газете «Пролетарий». Вынужденный работать, чтоб содержать появившуюся собственную семью, Вульф берет звучный, по его мнению, журналистский псевдоним Владимир Морской и все больше отдаляется от медицины в пользу публицистики. Его статьям 1920‑х уже присущи афористичность, броскость стиля, диалектический, причинно-следственный анализ и критический взгляд на описываемое явление театрального процесса. Кроме яркой индивидуальности, в каждой рецензии Морского явно проявлялся вкус. Отличительной особенностью Морского в критике был универсализм. Он соединял в себе глубокие познания в области литературы и драматургии (прежде всего, европейской, но и украинской, и русской), знание классической живописи, понимание музыки и владение знаниями в области музыкального театра, объективность и глубину в анализе спектаклей драматического театра, широкие познания в области кино. В последующие годы он быстро наработал и опыт. За жизнь им были опубликованы не одна сотня статей в газетах: «Пролетарий», «Коммунист», «Харьковский рабочий», а со временем в редакторской колонке газеты «Красное знамя» и в республиканских изданиях «Правда Украины», «Советская Украина», «Радянське мистецтво» и «Театр».

Со второй половины 1940‑х годов В. Морской, как крупнейший театральный критик города, был приглашен на кафедру театроведения Театрального института читать «Практикум по театральной критике». Несмотря на то что преподавал он немного, след его педагогики в культуре Харькова огромен. Учениками Морского были в будущем доктор искусствоведения В. Айзенштадт и автор нескольких монографий о деятелях театра Харькова Л. Попова.

По словам одного из младших современников Морского, актера русского драматического театра народного артиста Украины Бориса Табаровского, критик нажил себе личных врагов среди практиков театра: «Некоторые молодые критики, как и глава театроведческой мысли Морской, писали нелицеприятные рецензии на спектакли Аристова (Василий Аристов — народный артист УССР, актер и режиссер русского драматического театра им. А. С. Пушкина. — Прим. авт.). А тут подоспела кампания против космополитов. Аристов, будучи членом бюро обкома партии, немало способствовал аресту группы критиков. Подводилась и идеологическая база: эти люди выступали против советских спектаклей». В случае с В. Морским эта характеристика требует уточнений. Он действительно критиковал в одной из статей советскую оперетту, проводя между нею и венско-венгерскими эталонами жанра аналогию будяка и розы. Морскому, естественно, мало импонировали социально-революционные пьесы М. Горького в сравнении с, например, драмами В. Шекспира.

Конец 1940‑х ознаменовался разгулом проработочных собраний и чисток в творческих коллективах и в учебных заведениях. Увы, одинаково доставалось и «украинским националистам», и «безродным космополитам». В очернительстве советского искусства и самой действительности (!) обвинили и В. Морского. На быструю руку состряпали и предъявили ему обвинение в установлении шпионских контактов с немцами (на основании невинной поездки-командировки от редакции газеты в Берлин в далеком 1927 году); в том, что, как заведующий отделом «культура» главной городской газеты «Красное знамя» протаскивал в прессу заведомо антисоветские мысли; в том, что использовал псевдонимы (что среди творческих работников еще с XIX века — сплошь и рядом нормальная вещь) и что, будучи в эвакуации во время Второй мировой войны, изменил графу «национальность», с целью скрыть «пятую графу» и настоящую фамилию в том, что на лекциях обучал студентов, избегая классовой оценки советских произведений, и наконец, в совершенно немыслимой «шайке-лейке» со всемирно известным прорицателем-гипнотизером Вольфом Мессингом, который в приезды в Харьков действительно бывал в гостях у Морского!

Исключенный из рядов преподавателей тогдашнего Театрального института, уволенный из газеты «Красное знамя» и лишенный возможности печататься где бы то ни было, с весны 1949 г. по апрель 1950 г. Владимир Морской вынужден был работать не по специальности. Он, по мнению многих, «критик «золотое перо» и «глава театроведческой мысли», отбраковывал испорченные копии фильмов на харьковской кинофабрике. И даже при этом оставался опасным! К слову, остается восхищаться человеческим мужеством замначальника харьковской областной конторы главкинопроката Моисея Сальмана, который «приютил» такого «антисоветчика» и даже осмелился корректно заступаться за него перед следователем, когда стартовала кампания по уничтожению Морского.

По чудовищному приговору его, человека сугубо мирной профессии, обрекли на 10 лет исправительно-трудовых работ. В конце 1950 года В. Морской был заключен в Ивдельлаг — один из четырех печально известных концентрационных лагерей на Урале. Обстоятельства смерти критика загадочны, но весьма предсказуемы. Трагедия Морского и харьковского театрального процесса беспримерна — в условиях концлагеря критик не дожил всего года до смерти И. Сталина, оказавшись единственным в истории СССР театральным публицистом, расплатившимся за свои убеждения жизнью. На фото можно увидеть живописную природу в окрестностях Ивдельлага. Как будто в насмешку природа торжествует своей величественной красотой над безымянными братскими могилами узников сталинского режима.

На обвинительном Деле Владимира Морского рукой делопроизводителя начертана грозная запись, символизирующая, на самом деле, колоссальную опасность, которую этот человек даже после смерти представлял для «системы»: «Хранить вечно». И это в то самое время, как на обложке Дела его товарища по несчастью, известного театрального критика Льва Лившица, выведена резолюция — «хранить до 1979 года». Остается только догадываться, насколько серьезным и убежденным противником по сути, а не «под протокол» оказался Владимир Морской для ГБистской системы 1950‑х годов…

У Владимира Морского было четыре жены. Вынужденный отвечать на бестактный вопрос следователя, сам он на допросе прокомментировал этот факт так: «Я старался найти себе жену, подходящую по характеру». С однокурсницей по медицинскому институту Верой Дубецкой он прожил всего два года. Мелькнувшая эпизодом вторая жена критика Анна Гольдберг вскоре покинула его и уехала в Ленинград. Третья жена, Ирина Онуфриева, очевидно, принадлежала к коренной интеллигенции или номенклатуре, по крайней мере, с ней Морской переселился в апартаменты по ул. Сумской, 49. Непродолжительное время — в 1933–1934 гг. – в связи с переводом столицы Украины в Киев Морской с третьей женой тоже переселился в город на Днепре, что, безусловно, свидетельствует о его растущем положении в профессии. Но вот причина возвращения его в Харьков — неизвестна. С последней женой, дочерью адвоката Галиной Воскресенской, на двадцать лет младше Морского, которая оставила балет и следом за мужем пришла работать ретушером в газету «Красное знамя», Владимир прожил четырнадцать лет. Последний адрес В. Морского в Харькове — Барачный переулок (ныне — улица Культуры), 3.

Единственная дочь В. Морского (от первого брака), Лариса, покинула Харьков, в 1990 году эмигрировав в Израиль. Ее воспоминания об отце через семьдесят лет носят фрагментарный характер: параллельно с медицинским Владимир учился в Харьковской консерватории по классу скрипки (детская память вобрала в себя образ инструмента, долго хранившегося затем в диване). Несмотря на то что мать и отец рано разошлись, школьницей Лариса бывала у Морского в редакции — забегала после школы. Он же регулярно поздравлял дочь с днем рождения, принося Ларе, живущей у отчима, ценные подарки. Уже барышней Лара еженедельно бывала в театрах и на концертах со своим знаменитым и авторитетным в городе отцом. Арест родного отца весной 1950 девушка восприняла, вероятно, без особых эмоций — ведь второй муж матери, крупный инженер Ян Киров (в 1923 г. он ухаживал за Верой и сыграл фатальную роль в судьбе В. Морского, написав «анонимку» в партячейку мединститута), к этому времени уже «сидел» по обвинению в «старых преступлениях». Известно, что, будучи замужем за инженером ТЭЦ Олегом Френкелем, медсестра по образованию, Лариса имела возможности и передавала деньги отцу в лагерь. Но вот на вопрос о семейных фотографиях Владимира Морского Лариса ответила уклончиво и безынициативно — похоже, таких в ее семье или не чтут, или их не сохранили вовсе… Фото из следственного дела заключенного В. Морского публикуется впервые в этой статье.

В 1920–1940‑е рецензиями Морского зачитывались прежде всего харьковчане, но также — благодаря обширным проблемным статьям критика в республиканском органе «Радянське мистецтво» — всей Украины. И тем более важно, чтобы большая часть творческого наследия и судьба Владимира Морского теперь вернулись туда, где им быть надлежит, — в пантеон нашей культуры. Вот уж действительно, мы обещаем хранить их вечно.