«Два Федора». Дубль один

Народная артистка РСФСР Тамара Семина как окончила в 1961 году ВГИК, так основную часть своей творческой жизни и проработала в одном, можно сказать, месте, в Театре-студии киноактера. Но нет в Союзе человека, который не знал бы эту актрису: женщины уважают и жалеют ее героинь, мужчины — восхищаются и цокают языками. И как бы ни хвалили критики и зрители Тамару Петровну за ее Катюшу Маслову в фильме «Воскресение», Анастасию Батманову в «Крепостной актрисе», Шуру Орлову в картине «День счастья», Ксению Калугину в ленте «Расскажи мне о себе», конечно, Анфису в сериале «Вечный зов» и много других ролей, фильмография Семиной началась — и названа безусловной актерской удачей — с кинокартины Одесской киностудии «Два Федора» и роли Наташи. Зрители картину полюбили сразу, но она еще, как потом оказалось, стала знаковой и для всех основных исполнителей, и для самого режиссера. Марлен Мартынович продолжил в ней свою основную тему творчества — стремление людей к душевной общности и взаимопониманию. На примере дружбы мальчика-сироты с демобилизованным солдатом, все родные которого погибли в годы Великой Отечественной войны, высветляется трагическая ситуация фильма, утверждая веру в жизнь и доброту людей. Режиссура Хуциева, отличающаяся тонким пониманием особенностей исполнителя, определила актерские дебюты Василия Шукшина в роли Федора-старшего и Тамары Семиной в роли Наташи. По сюжету много сложностей внесла в жизнь двух Федоров Наташа, полюбившая Федора-большого. Не сразу согласился Федор‑маленький с тем, что она станет его мамой…

—Наша съемочная группа, где режиссерами были Ренита и Юра Григорьевы, приехала в Одессу. Снимали, по‑моему, какой-то небольшой студенческий фильм, не помню уже как он назывался. Ну а Марлен Хуциев был уже там, в смысле на Одесской киностудии, уже с 1956 года работал. Вот он по территории студии и около нее бродил-бродил, мечтал о героине картины. В это время увидел меня, ожидающую режиссеров, с которыми приехала. Я тоже на него обратила внимание, и что-то во мне его заинтересовало. Он подошел и говорит: «Здравствуйте». Я: «Здравствуйте». И что ему, как он сам после рассказывал, во мне понравилось, — так агрессивно посмотрела, что я подумал, о! Именно такая девчонка мне и нужна. Потом он спросил меня, а что я тут делаю. Я ответила: «Жду режиссеров. Сейчас они придут, и мы поедем дальше, выбирать флажки на теплоходе «Победа». Вот и все.

—О, видите, даже вы знаете, да все знают, что наша действительно великая Ольга Ивановна Пыжова была категорически против участия ее студентов в кино, так что на самом деле все так и было. Тут выходят из проходной студии Ренита и Юра и по-свойски прямо так и обращаются к моему собеседнику: «О, Марлен, привет!» «Привет! Слушай, а это кто?» «Это студентка ВГИКовская, пыжовская». «Слушай, какая хорошенькая, мне как раз такая героиня и нужна. Но Пыжова-то не отпускает, вообще, сниматься». «Ну поговори с ней». Он сразу, тут же, со мной и заговорил: «Я тебя приглашаю сниматься в настоящем кино». Я: «Ой, я, конечно, хочу, совершенно безумно! Но Ольга Ивановна не отпустит, так что спасибо вам большое». С этим мы и расстались. Я уехала, снималась у Рениты, потом вернулась, потом был какой-то кинофестиваль, там я снималась с французом Жаном, мы с ним дружны по сей день, хоть вон сколько лет прошло. А Марлен Мартынович снимал девочку из Харькова, а я спокойненько училась на своем втором курсе. Весной Марлен Мартынович приехал, дождался сессии весенней и опять к Ольге Ивановне, чтобы она отпустила меня сниматься. Она категорически: нет, нет, нет! Он поклялся и побожился, что она (то есть, я) только в каникулярное время, как раз июнь, июль, август, я ее отсниму, и к 1 сентября она будет на занятиях. Она: «Тогда, говорит, хорошо, пускай снимается». Вот так я и попала в картину «Два Федора».

—Да, Марлен Мартынович в это время снимал девочку из Харькова, потом, когда получил согласие Пыжовой, сказал этой девочке, что будет теперь сниматься Тамара. А потом были съемки в Харькове, мы приехали в город с нашей съемочной группой и там встретились с этой девочкой. Мы с ней очень подружились, вот! Это было так смешно и трогательно, что вся группа очень удивилась. Казалось бы, харьковская актриса должна была плохо ко мне относиться, потому что я как бы у нее роль отняла, а она, наоборот, очень нежно, очень ласково, так душевно ко мне отнеслась, что мы с ней подружились просто невероятно.

—Да, и наш Колька маленький Чурсин, он, как вы знаете, тоже из Харькова. Мы с ним, действительно, так подружились! Мы с ним, вечная ему память, до последнего его дыхания созванивались. И потом, здесь, в Москве, позвонил мне Марлен Мартынович Хуциев и говорит: «Томочка-Семочка, нашего маленького нет». Я говорю: «Как это так?!» «Ой, Тома, у него была вот эта плохая болезнь», короче, Колька умер. А он уже был бизнесменом, у него двое сыновей, он обожал свою семью, а меня так и продолжал звать Сема, как все звали и в съемочной группе, и во ВГИКе, и потом во всех съемочных группах и у Хейфица, и у Хуциева — все Семой звали. Так что Колечку мы потеряли… А когда его не стало, помню, и Васька Шукшин позвонил и говорит: «Все, теперь нас трое осталось: ты, Марлен Мартынович и я». Ну вот, а потом Марлен Мартынович позвонил мне и говорит: «Сема, мы с тобой вдвоем остались, не стало нашего Васи…». Ну что же, не можем мы ничего вернуть.

—Эта картина для меня, конечно, — все первое, это начало, это появление на большом экране и, потом, она так звучала! А я сначала ничего не знала, кто это меня пригласил, ну, разве что имя-отчество, а что это такой прекрасный, совершенно выдающийся, известный уже мастер, который всем Союзом любимую «Весну на Заречной улице» снял, мне и в голову не приходило. У меня в то лето самая главная задача была — искупаться!

—Ну, да! Мне эти съемки, вообще, не были нужны: не хочу и все тут. Я после каждой смены подходила и говорила: «Марлен Мартынович, скажите, пожалуйста, а завтра опять я буду на съемках?» (Немыслимо похоже пародирует Марлена Хуциева. — авт.). «Да, — говорит, — Сема, конечно, а как же. Слушай, а почему ты каждый день это у меня спрашиваешь? Какие у тебя дела, чем ты еще занимаешься? Ты должна думать только о роли, о съемке». Я говорю: «Марлен Мартынович, я хочу купаться!» А он: «Господи, ну что же я наутверждал детский сад: Колька, Сема… Господи, ну просто детский сад!» И один взрослый был Васька Шукшин, с которым не было мороки. Хотя нет, были мороки: у него в это время были Клава и Шура — две любовницы, две буфетчицы, и группа вечно искала, у какой же он сегодня ночует. А мы-то снимали в три часа ночи, в четыре, и вот вынуждены были искать его все вместе или у Клавы или у Шуры. Ой, смешно было жутко! Так что мы дружны с тех пор, как только встретились, дружны на всю жизнь, короче говоря. Сейчас вот с Марленом Мартыновичем вдвоем остались, он мне звонит, я ему звоню, поддерживаем друг друга, помогаем друг другу. Я ему в смысле, врачей, все такое, слава Богу, здоровье у меня пока нормальненькое.

—Что вы?!! Все было в порядке. Они даже сразу обе приходили на съемки. Станут вместе в сторонке, стоят тихонько и смотрят.

—Ну как Харьков может не понравиться?!» Найдите мне такого человека, которому Харьков не нравится.

—Ну, естественно, конечно, а как вы думаете. Были же какие-то, вообще, у нас и часы, и денечки, и ночами мы купались, да. А Харькову я все сказала, и когда снималась, и когда, по‑моему, приезжала, — какой он удивительный и очень красивый город. Очень красивый город, замечательный. Вот Люська наша, и ваша, конечно, из Харькова, которая меня любила до последнего вздоха, Гурченко, она всегда говорила (Пародирует Гурченко и опять невероятно похоже! — авт.): «А-а, двое нас таких, Томка, ты и я!».

—Ну а зачем, тогда мы говорили об этом с юмором, тогда она меня так любила. А сейчас, годы-то прошли, мы не маленькие уже, мало ли, что у нее там в душе перемололось, переоценку, может быть, она сделала. Может быть, я ей травму нанесу. А у меня осталась та же любовь, которая была тогда, когда мы познакомились, как она меня фруктами, и не только, угощала, говорила: «Вот какие у нас блюда, ой, попробуй, слушай, ты еще вот это не ела, и вот это, ой, давай, давай, давай, ешь!..» Ну лапочка, цыпочка! Господи, Боже мой, люди меняются, я не хочу ей рану нанести.

—Мое со мной, со мной и осталось. И Колечка мой родной, ненаглядный Чурсин. И если будете о нем говорить, огромный поклон его семье — жене, сыновьям.

—Да, во всяком случае, я знаю, Колька там жил, и Колька, и вся семья. Если вы найдете семью Коли Чурсина, расскажите, как Тамара Семина о нем говорила, и Марлен Мартынович то же самое, как любили мы Колечку.

—Не хочу пока говорить. А вот о чем скажу: вернусь в Москву в первых числах октября и — сразу на съемку. А съемки у меня с 6 или с 7 утра и до 11–12 ночи.

—Спасибо. Спасибо, Харьков!